Cовременное государство и вызовы постиндустриального общества

Заключение

Понятие «постиндустриальное общество» было введено в научный оборот за рубежом. Случилось это отнюдь не зря, именно на Западе и в странах, непосредственно входящих в сферу его влияния, можно сделать многочисленные эмпирические наблюдения, анализ которых приведет к вполне определенному спектру интерпретаций. Данная работа также неизбежно должна была основываться на фактах и упоминать теории в основном иностранного происхождения. Представляется, что влияние общемировых тенденций на Россию носит пока во многом «внешний» характер, появляется новая «обертка», но содержание, если и изменяется, то не так как кажется извне. В общем-то, в этом нет ничего принципиально нового, подобный дуализм характерен для нашей страны, как минимум, со времен петровских преобразований.

Поэтому можно утверждать, что Россия пока окончательно не попала ни в лагерь глобализаторов, ни глобализируемых. Более того, она является одной из немногих стран, для которых этот выбор вообще может не иметь обязательного характера. В этой связи, наиболее правильным представляется наименее популярный в отечественных политических и научных кругах подход – выборочный, или если так угодно, просвещенный изоляционизм. Детальное описание того, как это может выглядеть на практике, выходит за рамки данной работы. Тем не менее следует оговориться, что речь идет не о банальном ограничении контактов с внешним миром (введение выездных виз, цензура, глушение «голосов»), а о несравненно более тонких и действенных формах: изоляции от тенденций, взглядов, господствующих в (около)западном мире в течение последних 20-30 лет. Рубежом такой отстраненности должны стать не границы страны, а души людей. Можно объездить весь мир и тем не менее сохранить собственную идентичность, а можно, ни разу не покинув своей деревни, ничем, кроме налета национального колорита, не отличаться от точно такого же люмпена в нищенском пригороде какого-нибудь бразильского мегаполиса.

Объективными предпосылками изоляционистской политики являются географическая обособленность России, ее самодостаточность во многих сферах (экономике, культуре и др.). Избежав финала, которого неизбежно достигнет «золотой миллиард», Россия может оказаться в один прекрасный момент в совершенно монопольном положении – она останется единственной страной европейского культурного круга, в которой еще сохранился «человеческий образ жизни», со всеми присущими ему плюсами и минусами.

Понимание происходящих ныне социальных изменений как в мире, так и в России, осложнено тремя причинами, одной специфической для нашей страны, и двумя – для современного общества вообще.

До сих пор сознание российских интеллектуалов имеет довольно отдаленное понимание того, что из себя представляет западное общество и в каком направлении оно развивается. (Пост)советская элита увидела на Западе лишь полки супермаркетов, а значительная масса интеллигенции до сих пор пытается выбирать между позицией славянофилов и западников, не подозревая о том, что Запад ныне совсем не тот, каким он был в середине XIX века (да и в середине XX). Работы современных российских интерпретаторов западной реальности, знающих ее не только по обложкам глянцевых журналов и туристическим поездкам, таких, как А.А.Зиновьев, не пользуются большой популярностью в научной среде.

Даже, если бы это все было не так, вряд ли что-нибудь изменилось. Дело в том, что связь между сферой интеллектуальной деятельности и практикой в России носит совсем иной характер, чем в развитых странах, причем это сказывается как на (не)использовании результатов научных изысканий, так и на их качестве, если математики, наверное, могут выдавать неплохой результат в тиши кабинетов, то (российские) исследователи социума, переписывающие в библиотеках чужие труды (написанные иностранными учеными на основании иностранного фактического материала), с полным осознанием объективной ненужности своей работы для собственного общества, никогда не придут к выводам, заслуживающим хоть какого-нибудь внимания.

С другой стороны, провозглашаемая на Западе и отчасти действительно происходящая коммерциализация сферы знаний108 способствует тому, что осмысление действительности оказывается во все большей зависимости от капитала, действующего, почти по К. Марксу, в соответствии с какими-то присущими и ясными только ему внутренними законами.

К тому же всеобщая унификация образов жизни в послойно организованном, трансграничном обществе устраняет возможности для применения сравнительных методов, без которых часто оказывается невозможным получение сколько-нибудь удовлетворительных результатов («все познается в сравнении», если сравнивать будет нечего, то познавательная деятельность прекратится). Конечно, сохранятся различия между самими слоями, но элита вряд ли захочет, чтобы ее сравнивали с нижестоящими группами, так как такие сравнения приведут к вполне определенным выводам. И ранее «различия» или, наоборот, их отсутствие, между вертикальными общностями – народами и государствами – во многом носили стереотипный характер, были продуктом воздействия правящих классов отдельных стран на массы, и на самих себя. Нет никаких оснований полагать, что наследница этой традиции – мировая элита, будет менее удачлива в создании необходимых стереотипов109, тем более что серьезные исследования всегда зависели от власть предержащих, а играть на противоречиях между различными (национальными) группировками, как это иногда удавалось во времена партикуляризма, в общепланетарную эпоху не получится.

* * *

В заключение заметим, что данную работу следует понимать не как буквальное описание действительности, а как результат абстракции, идеализации, в результате чего многие, пока не слишком явные тенденции стали более заметны, или, быть может, даже гиперболизированы.

Итогом этого стало создание модели, связь между которой и реальностью такова, какой она всегда бывает между моделью и моделируемым явлением, что тем не менее по мнению автора позволяет несмотря на схематичность предложенных построений дать достаточно наглядную картину тех изменений, которые происходят в обществе и государстве, или могут произойти. Последнее представляется особенно важным: конечный смысл социальных исследований (в том числе и исторических – мы пытаемся понять прошлое, чтобы лучше понимать настоящее и будущее; порой, правда, привнося свое понимание настоящего в понимание прошлого) как раз и заключается в описании и обосновании, опираясь на современное понимание (а иного у нас нет), сценариев возможного развития110.

Единственное в чем никто не сомневается в отношении будущего, ожидающего государство, это глубокие изменения, которые оно претерпит. Сохранится ли его сущность или оно будет заменено другими механизмами социального регулирования, покажет время и то, как доктринеры будущего проинтерпретируют произошедшие изменения.

* * *